— Вы вводите в пьесу телевидение практически как одного из главных героев. Оно ведь участник трагедии?

— Конечно. Телевидение — главный герой. Оно — бог. Нечто подобное deus ex mashina в древнегреческих трагедиях, спуска­ющегося с неба и разрешающего неразрешимые проблемы людей, только наоборот. Скрытые камеры присутствуют с самого начала. Если говорить о реальной жизни (а не о спектакле), то телевидение очень сильно формирует жизнь. Существует только то, что показано по телевизору. Если человека не показали по телевизору — его как бы и нет. Сейчас показывают «В круге первом», и все вспомнили, что есть Солженицын. Реальная жизнь — та, которая в ящике. Хотя есть замечательные писатели, художники, спектакли, которые не становятся частью жизни, потому что прошли мимо телеэкрана. Я не борюсь против реалити-шоу, я вообще не борюсь. Театр должен заниматься более высокими вещами. Бороться с реалити-шоу — это все равно, что бороться с цунами. Цунами же плохо, правда? А как с ним бороться? Я никогда не могу быть уверен, что я в данный момент не участник какого-нибудь реалити-шоу, что вокруг не расставлены скрытые камеры, что вы вдруг не начнете меня провоцировать, и все это не окажется очередным «Розыгрышем» номер два, три, пять, десять. Театр не должен заниматься публицистикой. Несмотря на то, что история про реалити-шоу абсолютно актуальная и жизненная, мне бы хотелось, чтобы ее воспринимали скорее как притчу. Это спектакль не об одном отдельном жанре, а о телевидении вообще, о жизни и о любви, и о той странной роли, которую телевидение играет в нашей жизни. Как говорит один из героев: «Даже полотенце, которым ты вытиралась в душе, стало знаменитым». Телевидение очень объединяет людей. В этом его огромный плюс. А минус в том, что оно способно портить вкус, способно мешать жить. Все зависит от того, какую задачу ставит перед собой та или иная программа…

— И вы считаете, что есть хороший вкус и плохой?

— Хороший вопрос. Я считаю, что есть хороший и плохой вкус, но критерий — чисто субъективный. Проверка, и то очень условная, может быть такая: если тебе нравится что-то, потому что ты находишь это талантливым, — у тебя хороший вкус. Если тебе нравится что-то, потому что это нравится всем, — вкус плохой.

— Оглядка на всех чревата и обратной зависимостью. Если ты берешь «нравится всем» за критерий, неважно — положительный или отрицательный, то какая разница: любить что-то из-за того, что это любят все, или, наоборот, не любить что-то из-за того, что это любят все?

— Совершенно верно. Человек должен исходить из своих соб­ственных внутренних критериев. Без оглядки на окружающих.

— В спектакле «Кабаре «За стеклом» актеры играют актеров. Это профессия, которая обрекает человека стремиться к славе. Вторжение телевизора в их жизнь помогает им достигнуть желанной известности гораздо скорее, чем они ожидали. В чем же тогда конфликт?

— В какой-то момент продюсер говорит артистам, узнавшим, что за ними наблюдали скрытые камеры, в том числе в душе и туалете: «Вы прошли через мерзость и гадость и стали знаменитыми. В сущности, такой путь проделывает любой артист, только вы прошли его очень быстро». И труппа, за исключением одного человека, поначалу взбунтовавшись, затем очень быстро принимает условия игры. Для меня трагизм ситуации — именно в том, что, обнаружив возможность стать известными и богатыми, люди принимают любые условия, забывая о родных, близких, любимых. Когда я смотрю нынешние реалити-шоу — возьмем, например, «Хижина-8» — я же вижу, что это не жизнь. Они играют. Они просто плохие актеры в многосерийном фильме. Вы правы в том, что люди, определившиеся в своем стремлении к славе, становятся очень неразборчивыми в сред­ствах ее достижения. Когда перед достаточно молодым человеком встает искушение известностью, он должен быть либо очень хорошо воспитан, либо фанатично предан своему делу, чтобы сделать правильный выбор. Мы живем в эпоху пиара. Что делаешь — не важно вообще. Важно, умеешь ли ты сделать так, чтобы об этом рассказали.

— А почему, собственно, нужно отказываться от искушения? В конце концов, это личное дело каждого, и я не думаю, что камера в моем душе — сильная угроза миру.

— Телевидение для очень многих людей задает норму жизни. И если в «Хижине-8» говорят, что любят вот так — достаточное количество зрителей в это поверит. Если я участвую в такой программе, значит, я участвую в утверждении отвратительного и мерзкого понимания любви. Реалити-шоу может строиться на игре, спорте, карьере, на чем угодно, кроме чувств. Когда в основу программы ложится чувство — например, любовь — подлинность исчезает и начинается игра. В спектакле «Кабаре «За стеклом» ситуация обратная, потому что артисты до поры до времени не знают о камерах. А потом одна из героинь отказывается смириться с произошедшим, и возмущает ее не только то, что телезрители видели, как она писает и как она моется в душе, а то, что ее любовная история, ее переживания, оказывается, были публичными.

— Но даже если любовь — это не то, что надо показывать по телевизору, это ведь еще не делает проявления человека менее подлинными? Да, он играет, но он играет по-честному, разве нет?

— Я не видел еще ни одного человека, который оставался бы подлинным перед телекамерой.

— Если взять пресловутую «Хижину-8» и рассмотреть вот такой вариант: собирается тот же самый состав участников, с теми же ведущими, с теми же условиями игры, но без телекамер — то есть они публичны не для миллионов людей, а для двадцати участников программы — разве их коллизии развивались бы иначе?

— Абсолютно. Без камер они бы себя вели совершенно по-другому, и иначе бы выстраивалась их любовь. Не может быть человек естественным при камере. Даже на репетициях я вижу отчетливую разницу в том, насколько иначе ведут себя актеры, когда присутствует телевизионная группа. И я — проработав на телевидении 9 лет, с бесконечным количеством эфиров за плечами, все прекрасно понимая, — тоже начинаю иначе существовать. Вы видели когда-нибудь человека, которому говорят: «Я вас сейчас сфотографирую», и он не изменил бы свое поведение? Если бы участники «Хижины-8» боролись не за славу, а за дом, все было бы по-другому. Хороший пример — «Последний герой» (тоже не моя любимая программа, но тем не менее). Там участники так или иначе тоже испытывают и проявляют чувства и эмоции, но это не лежит в основе шоу. Там не делают вид, что это жизнь. В основе все-таки — соревнование и преодоление препятствий, и, на мой взгляд, это гораздо честнее.

— Как вам кажется, если бы история, которая будет рассказана в «Кабаре «За стеклом», случилась бы у нас на самом деле — скажем, с теми же актерами, которые в нем заняты, — все происходило бы так же, как написано в вашей пьесе?

— То, что действие происходит во Франции, хотя это нигде не педалируется, все равно довольно принципиально. Зритель должен поверить в происходящее — и мне кажется, поверит он во французскую, европей­скую историю. Если бы продюсер предложил мне перенести действие в Останкино — я бы сказал, что история тогда получится совсем другая. Например. В нашем спектакле одна девочка в знак протеста раздевается. И вот в чем дело: для французской актрисы раздеться перед камерой, перед зрителями — это знак протеста. А наша Машка, которая сделает то же самое, — будет просто шлюха. Но я думаю, в России не найдется продюсера, который решился бы поставить скрытые камеры. Но если бы такое случилось — у нас это закончилось бы более трагично. Русский человек склонен страдать просто чтобы страдать, Достоевский — наше все.