Однажды, когда я сидела на семинаре, пытаясь постигнуть тонкости социологического английского, мне позвонило начальство издания, в котором я работала, и сказало: «Ты будешь вести еженедельную часовую программу на радио. Прямой эфир через неделю». В течение всего семинара я сидела с округлившимися от радости глазами. Ликование затем сменилось паникой, а глаза так и остались навыкате. Как работает радио, я представляла себе крайне смутно, училась не на диктора, чтение стихотворения вслух с детства было для меня трагедией вселенского масштаба, дикция моя всегда оставляла желать лучшего, да и пирсинг в языке не прибавлял моей речи четкости – в общем, оратор из меня был так себе.
Я поехала на радио. Заметив мой восторженно-непонимающий взгляд, руководство радиостанции посмотрело на меня с прищуром и спросило: «А у вас вообще был опыт работы на радио?» «Нет», – не мигая ответила я. Убедившись в моей полной некомпетентности и некоторой невменяемости, руководство приняло решение приставить ко мне звукорежиссера.
В день своего первого эфира я приехала на радио за два часа до программы и все два часа гипнотизировала сценарий. Войдя в студию в час Х, я немного успокоилась, вальяжно расплылась по мягкому кожаному креслу и уставилась в микрофон. А потом микрофон включился. Тут-то меня и замкнуло. Я уставилась в лежащий передо мной на столе лист со сводкой погоды и с трудом выдавила из себя приветствие. Вцепившись в подлокотники кресла, как во время катапультирования, я пыталась осилить словосочетание «переменная облачность», которое мне никак не давалось. В итоге я прочитала прогноз погоды таким дрожащим истеричным голосом, как будто средняя суточная температура меня расстроила настолько, что я разрыдалась над микрофоном. Вся программа прошла как в тумане, я помню только, как терзала листы со сценарием, судорожно вычеркивая прочитанное.
Как ни странно, этот эфир не стал для меня последним. А со временем я освоила пульт, научилась одновременно принимать звонки, говорить с гостем в студии, менять диски и попутно чесать коленку.