Нет больше такой диктатуры. В этом виноваты индивидуализм и демократия. Точнее — переосмысление демократии. Раньше ее понимали как власть большинства, теперь в основном — как защиту прав меньшинств и отдельных личностей. Поэтому сегодня из того, что художник — признанный и известный, совершенно не следует, что, например, я или вы должны непременно относиться к его творчеству с уважением. Гений? Это кто сказал? Миллионы поклонников? Ну да, миллионы леммингов не могут ошибаться… Авторитетов нет не только среди живых, но и среди почивших классиков. Информационное поле выровнялось. Что нам Моцарт или Альбинони, когда есть миди-клавиатура, микрофон и бесплатный хостинг для музыкальных файлов? Ходишь в консерваторию? А я хожу на http://music.lib.ru/. Любишь Бродского? А где он выкладывается? Помер? Хм, бывает…

Равенству творцов способствует Интернет. Если солидное издание Гумилева в твердом переплете внушает больше доверия, чем изданный за свой счет тоненький сборник стихов Васи Пупкина, то в окне браузера и Гумилев, и Вася выглядят одинаково. Особенно если на страничке не указан автор и авторитет фамилии, слышанной на школьных уроках литературы, не давит на мозг.

А с точки зрения обратной связи Вася даже выигрывает в сравнении с Николаем Степановичем. Девушка может написать к его стихам комментарий, Вася Пупкин ответит, они встретятся в офлайне, поженятся и родят детей. С Гумилевым это по понятным причинам невозможно. Может показаться, что возможно с каким-нибудь живым идолом. Да, возможно. Но маловероятно. Живой идол (певец, писатель, художник) — он почти как мертвый классик. Только вместо границы между жизнью и смертью вокруг него стеной стоят харизма, самомнение, свита и деньги. Через них не пробиться. А Вася вот он.

 

Кто раньше решал, что нам смотреть, читать, слушать? С кого начиналось народное признание таланта? С экспертов и денежных мешков.

Так называемые профессионалы утверждали: есть объективные критерии качества произведения искусства, и этими критериями владеем только мы. Мы сами все выберем, на ложечке поднесем, а вы хавайте. И хавали. Другого-то взять негде было.

Подход денежных мешков к искусству очень похож. Только для большинства из них основным критерием качества является предполагаемая прибыль.

Так или иначе — рукопись, музыкальное произведение, спектакль должны были сперва понравиться редактору, издателю, худсовету, продюсеру, литературному консультанту. Только в этом случае они могли увидеть свет, точнее — свет мог увидеть их. Но кто все эти люди? Они окончили консерваторию и/или заработали миллион? И только поэтому имеют право решать, что мне читать и слушать? Чушь какая-то.

Но и эта проблема уже почти решена. Множительная техника (от ксероксов до DVD-рекордеров) и все тот же Интернет с его бесплатными публичными площадками для размещения чего угодно и файлообменными сетями постепенно смещают экспертов и издателей с их трона. В конце концов, компьютер есть уже почти в каждом доме, а где нет, скоро появится. Любой, если можно так выразиться, творческий продукт на домашнем компьютере можно довести до читабельно-смотрибельного состояния. Самостоятельно же его можно и запустить в Сеть или растиражировать на каких-нибудь носителях. Миллионного тиража дома не выпустишь, но это и не нужно. Если народу понравится, он сам сделает себе тираж. Как в позднесоветские годы гуляли на десятках тысяч аудиокассет записи «Аукцыона» и Вилли Токарева и ходили в машинописных распечатках стихи Дмитрия Александровича Пригова. А ведь тогда были только магнитофоны, пишмашинки и ксероксы, да и то не у всех. А сегодня любая информация может быть скопирована за минуты и за минуты же передана в любую точку земного шара. Да хоть в миллион точек.

Существование издателей в такой ситуации выглядит архаичным недоразумением. Скоро оно благополучно разрешится, можно по этому поводу не беспокоиться. С одной стороны, это приведет к тому, что читателю (зрителю, слушателю) станет сложнее выбирать среди миллионов равноправных творцов, таких же, как он сам. С другой стороны, это будет именно личный выбор, собственный, а не навязанный индустрией. И если уж в этой среде кто-то завоюет всемирную известность, эта известность будет круче, чем сейчас у Бритни Спирс или Дэна Брауна.

 

Вообще стихи, песни и прочие жесткие формы несут на себе отпечаток тоталитарного прошлого. Почему, чтобы сказать что-то, я должен это рифмовать, класть на музыку, придумывать название, вообще облекать в какую-то жесткую, определенную неизвестно кем форму? Почему нельзя просто сказать? Чем это хуже? А ничем. Тем более что просто сказать сегодня тоже можно всему миру. Например, в своем блоге. Конечно, если хочется зарифмовать, можно и зарифмовать, никто не запрещает. Но читателей у ресурса, где только стихи (только проза, только песни), в среднем будет меньше, чем у странички, на которой человек пишет все, что в голову взбредет. Живое и настоящее — оно интереснее. Именно потому, что живое и настоящее.

 

Вася Пупкин со своими стихами — тоже диктатор. Как и любой автор, даже если это автор блога, пишущий о том, как у него нога зачесалась. Он вещает — остальные внимают и комментируют. Комментирующий — соучастник творческого процесса, но вторичный, почти подчиненный. Это так до тех пор, пока мы находимся непосредственно на странице автора, пока она является для нас отправной точкой для скольжения по ссылкам. Проблему диктатуры автора в Интернете решают «ленты друзей» и rss-агрегаторы. Обновляемая лента записей разных авторов — это уже демократичная среда, где выделить кого-то — привилегия читателя.

Кроме того, в книжку особенно не вмешаешься, а в текст в электронном виде — легко. Клавиатура всегда под рукой. Скопипэйстил — и вноси любые правки. Текст уже не воспринимается как нечто неизменное, принадлежащее кому-то одному.

С музыкой и изображениями сложнее, но при определенной сноровке можно справиться и с ними. Кто не видел самодельных клипов с музыкой, например, «Раммштайн» и видеорядом из какого-нибудь аниме. Я уж не говорю о гоблинских озвучках голливудского кино и модной практике «фотожабы».

В офлайновом искусстве диктатуре автора тоже приходит конец. Над каждым треком какой-нибудь Бейонс Ноулз трудилось человек по двадцать, создавая их из сэм­плов, каждый из которых имеет своего автора, а то и нескольких. А потом каждый такой трек переживает пяток официальных и добрую тысячу «самодельных» римейков. О диджейских сетах можно вообще только упомянуть.

Флеш-мобы и треш-мобы — абсолютно коллективное и свободное искусство. Основную тему, фишку флеш-моба, конечно, кто-то придумывает, но участники чаще всего не особо интересуются, кто. Причем случайные прохожие становятся невольными соучастниками флеш-моба.

Творцы, для которых важен скорее процесс, чем зрители, участвуют в другом виде современного безавторского искусства — ролевых играх. Пусть игра проводится по произведениям какого-нибудь писателя, пусть ее канву сочиняет игровой мастер, но характеры героев, нюансы, окончательный сюжет и, главное, атмосфера игры — это уже произведение коллективное.

 

Конечно, и авторское искусство, и издательская индустрия, и экспертиза никуда не денутся, только изрядно сдуются. В пользу этого говорит исторический пример с кино и театром. Кино появилось — театров стало только больше. Тем не менее нынешний театрал — это оригинал, чудак, любитель экзотики. Вскоре такими же оригиналами и чудаками будут казаться те, кто покупает в магазинах книги и диски. Нормой же для искусства станет свободное говорение всех со всеми без ограничения жанров и форм. Можно ли это будет назвать искусством? Вряд ли. Ведь это будет совсем не искусственно. Но этот процесс будет выполнять те самые функции, которые сегодня выполняет искусство: развлечение, концентрация рефлексий, эмоциональная подпитка, катарсис… Плюс это будет, в отличие от искусства, еще и полноценное и разнообразное общение. Словом, на смену (или на помощь?) искусству приходит естество. И это не может не радовать.