Летом 99-го группа «черных археологов» копала немецкие позиции под Демянском. В войну там был знаменитый Демянский «котел», шли упорные бои. Земля нашпигована военным железом: награды, знаки отличия, штыки — все это дает заработать фанатам военной истории. Но тот парень из Москвы искал не медали и каски. Его интересовали только несработавшие мины и неразорвавшиеся гранаты. Точнее — их сохранившая свои взрывчатые свойства спустя столько лет начинка.

Его не раз предупреждали, что ковырять проржавевшее железо смертельно опасно. А он лишь отшучивался, что его «по-любому ждут райские сады». Он вообще был странным, этот Артем из Москвы. В первый же вечер у костра объявил, что месяц назад принял ислам, и потом часами мог отстаивать в спорах «национально-освободительную борьбу чеченского народа». Впрочем, на спорщиков Артем не обижался, всегда интересовался: не видел ли кто где «гранатку», и даже предлагал подбросить до Москвы — за ним должны были заехать на джипах его друзья, чеченские бизнесмены.

Подорвался Артем на немецкой противотанковой мине, когда выковыривал из нее взрывчатку. Обошлось без райских садов — ему только оторвало правую руку.

А осенью того же года в Москве начали взрывать дома.

— Россия будет исламской, либо останутся от нее рожки да ножки! — эти слова мне выкрикивает в ухо немного полноватый паренек с короткой бородкой и большими выразительными глазами. Сейчас его зовут Салман. Я знал его под другим именем, которое дали ему его русские папа и мама. Тогда он носил косуху и отлично играл в футбол. Частенько чемпионаты между нашими школами заканчивались всеобщей потасовкой, и я еще все удивлялся, как он ухитрялся покинуть поле до начала мордобоя.

Мы едем в метро, но Салман перекрикивает шум поезда: что-то про законы истории, про дряхлую империю, в жилы которой необходимо влить свежую кровь, про то, что разбудить Россию может только ислам.

Салману немного за двадцать. Он вычитал свою Империю на страницах «Лимонки», отыскал мечту в книгах Проханова и Дугина. По-моему, он редко расставался с книжками. Может, из-за этого, а может, из-за громкого голоса и привычки читать мораль окружающим его очень недолюбливали все окрестные хулиганы. Когда в десятом классе он появился с самоучителем по боксу под мышкой, смеялись даже девчонки.

Мы общаемся с Салманом уже несколько дней. Как это бывает между людьми, которые долго не виделись, общие темы для беседы закончились в первые полчаса. Он не поддерживает контактов со школьными знакомыми и редко играет в футбол. Когда я бросил дежурное: «Ты здорово изменился», — Салман довольно улыбнулся и потребовал перечислить, как именно. Думал, что я даже не представляю, насколько изменился.

У Салмана часто звонит мобила. Он разговаривает недолго: несколько фраз с вкраплениями нерусских слов, непонятные мне шутки, восточные имена. Пару раз после таких звонков он торопливо убегал: «Извини, друзья!». Однажды я мельком увидел его новых друзей: одинаковые короткие курточки, остроносые туфли, прически в стиле «Битлз», бородка-щетина. Представлять меня своей компании он не стал. Я вспомнил мелькнувшее в разговоре яркое и необычно-привлекательное слово «джамаат».

Несмотря на напускную строгость и разговоры о шариате, Салман любит шумную столичную жизнь. Мы постоянно заходим в какие-то кофейни, где у него полно приятелей даже среди официантов. Мне наконец-то удается задать свой главный вопрос:

— Зачем было так-то меняться: имя твое — Салман, все эти джамааты-шариаты…

— А что делать, если все русское сгнило? Все: и государство, и церковь, и люди-то кругом гнилые, — как будто ожидая этого вопроса, не задумываясь, выдал мне ответ Салман. — Русские должны стать чеченцами. Это будет новая жизнь.

Новых друзей он называет «братьями». Когда я попытался пошутить на тему кавказской «братвы», Салман меня резко перебил, объяснив, что «братьями» друг друга называют верующие.

Однажды молчаливый сильный парень с курса вдруг обратил на него внимание. Дал по­слушать записи Тимура Муцураева. Что не по-русски, перевел. А там — борьба, героическое самопожертвование, месть врагам и грядущее торжество истинной веры. Приняли в компанию, дали кое-что почитать. Сам не заметил, как три года прошло, а уже просто другой человек.

У «братьев» нет секретов друг от друга, зато полно тайн, которые нельзя показывать окружающим. Чтобы стать в этом мире равным, недостаточно соблюдать шариат, надо принадлежать общине-джамаату. Если что, «братья» помогут, но и ты будь готов помогать им. Похоже, что откровенность в беседах со мной — минутная слабость. Салману просто интересно, что думает о его новой жизни старый знакомец из детства.

— Все правильно пишет Лимонов! Существующее государство отвратительно, его снесут свободные общины вооруженных смельчаков, — не допускающим возражения тоном раз за разом повторяет Салман.

Образ «борца за веру» совсем не вяжется с его снегириным румянцем во всю щеку, наметившимся брюшком.

Он втолковывает мне, что ваххабизм поглотит все регионы, в которых проживают мусульмане. К муфтиям он относится с нескрываемым пренебрежением.

— Сначала их мечети останутся без молодежи. А потом их самих из мечети выкинем.

— А что, уже известно, как?

— Не у нас, конечно, — смущается Салман. — Но у наших братьев в Дагестане и Чечне примеров — сколько угодно.

Мне становится не по себе от того, что этот милый и жизнерадостный человек только что назвал «братьями» не просто своих товарищей по вере, а людей, объявивших войну России. Как же вышло, что наши с ним герои вдруг оказались настолько разными? Настолько, что они даже стреляют друг в друга?

Я молча смотрю ему прямо в глаза и вспоминаю сентябрь 99-го в Москве. В каменных руинах дома № 6 по Каширке деловито ползают спасатели с собаками. Периодически оттуда что-то тащат к «скорым». Возле проезжей части прямо на тротуаре бьется в истерике хорошо одетая женщина. Паренек из милицейского оцепления потерянно смотрит в ее сторону. У него до крови закушена губа.

 

 

Русские национал-радикалы приходят к поклонению Аллаху двумя путями — либо через политический экстремизм, либо через религиозные искания на почве яростного антисемитизма. Через протест против «еврейского христианства» пришли к вере в Аллаха многие активисты Национальной организации русских мусульман (НОРМ). Уже созданы настоящие русские ваххабитские джамааты, каждый численностью более 200 человек.

В НБП Лимонова уже 30 русских революционеров приняли ислам. Несмотря на имеющиеся разногласия, у нормовцев и лимоновцев-мусульман много общего — например, резко негативная оценка Русской православной церкви.

Русские радикалы идут проторенной дорогой ваххабитов. Со свойственным всем неофитам пылом, русские экстремисты становятся куда более радикальными исламистами, чем представители народов, для которых ислам — традиционная религия.

 

Обращение в ислам для экстремистов — это уже не только глубоко личный поиск Бога. Это поиск идеологии, которая могла бы изменить Россию до неузнаваемости.

Лимонову уже в сущности все равно, с кем войти в альянс. Изначальный красно-коричневый окрас был нужен ему, чтобы заигрывать как с левыми, так и правыми экстремистами. Когда на постсоветском пространстве в моду вошел оранжевый цвет, Лимонов пошел на сближение с ультралибералами Явлинским и Хакамадой. Однако исламистская идеология воинственней, поэтому для имиджа революционной партии НБП понадобились исламисты. Политический ислам — это достаточно радикальное средство для заявленных Лимоновым в программной книге «Другая Россия» целей. Он собирается вообще уничтожить современную Россию, построив на ее месте что-то совершенно иное. Северо-евразийский халифат, например.

 

Поиск или жизнь
«Наши» - второгодники