(Сцена № 1. Интерьер: склад)
«Так кино не снимают». Именно это я услышал, когда ранним зимним утром появился в питерской конторе, занимающейся арендой киносъемочной техники. Флегматичный человек лет тридцати с унылым видом расхаживал по складскому помещению и слушал мои объяснения.
– Понимаешь, это студенческая картина. Что-то вроде эксперимента. Мы тут решили поиграть в кино. И вообще, тебе какая разница? Давай погрузим свет, у нас уже смена началась, меня одного ждут.
Человек не унимался:
– Какая же «студенческая», если вы техники понабрали, как на настоящую?
– Слушай, а ты когда в детстве по двору с палкой бегал и орал «пиф-паф», тебе настоящего автомата не хотелось?
(Сцена № 2. Натура: двор-колодец. Интерьер: подъезд)
Оператор-постановщик Артем и режиссер Костя (оба студенты ВГИКа) наперебой объясняют актеру:
– Это должна быть сказка...
– Веди себя, как сказочный персонаж...
– Ты спускаешься по лестнице из своего убежища на чердаке, у тебя на лице ясно читается рутина...
– Ты знаешь: вот он – еще один рабочий день. Ничего интересного, опять замочить клиента, свалить незамеченным, убрать лишних свидетелей...
– Ребята, – перебиваю, – я уже тут, куда что ставим?
На пять минут внимание переключается на меня, и я выслушиваю объяснения схемы света на данном кадре, постановку осветительных приборов, краткую техническую концепцию и ругательства по поводу опоздания.
К слову, о светотехнической концепции данного кадра: два прибора (2500 ватт) весом около 10 килограммов ставятся на штативы (45 килограммов), поднимаются на высоту пяти-шести метров и направляются в окна подъезда для создания определенного рисунка света внутри… И это – силами двух светотехников. Я один из них.
Подходит подросток лет десяти с пластиковым пистолетом и гайморитом:
– А что вы снимаете?
– Кино.
– А про что?
– Про любовь.
«Снято!» – не без гордости заявляет оператор. «Моими потом и кровью», – думаю я. Есть время выпить коньяку. Съемки проходят при минусовой температуре, и пьют все, независимо от пола, возраста и должности. Выслушиваю указания второго оператора (это связующее звено между оператором-постановщиком и светотехниками), смачно жуя бутерброд. От увольнения и прощания с большим кино меня спасает лишь то, что картина студенческая. Хотя настоящий светотехник «хомячит» всегда, его вечные спутники – не отвертки, плоскогубцы и обрезки светофильтров, а чипсы, сырки и йогурты.
Голос сзади:
– А че, кино что ли?
– Да, – я лаконичен.
– Фига се! А че, про че?
– Про уродов и людей.
Главный актер выходит из лифта. Его замечает тщедушный мужчинка, до смерти перепуганный видом блестящего «Colt Peacemaker» в руках киллера. Ненужный свидетель убирается на месте. Эта сцена длится столько же, сколько времени требуется на прочтение ее сценария вслух. Снималась она почти пять часов.
Подхожу к директору группы Саше Звереву.
– Саш, я хочу кофе.
– Вань, есть чай.
– Саш, я хочу кофе.
– Вань, есть чай. Денег нет.
– Александр. Может у нас есть кофе?
Пью кофе и думаю, что никогда не буду работать в кино. Уж светотехником-то точно.
Тем временем стремительно темнеет. Нет, это не конец дня. Это конец нашего дизельного генератора, от которого питался весь свет на съемке. На площадке паника и всеобщая мобилизация. Я несусь к источнику проблемы, вытаскиваю из кабины водителя генератора и при помощи жестов и нехитрой лексики объясняю ему его дальнейшие действия…
(Сцена № 3. Интерьеры: подъезд, магазин)
Все вернулось на круги своя. Отсняли еще одну сцену: киллер убивает двух детей, ехавших в лифте. Опять выдается свободная минутка, но коньяку не осталось. Иду в магазин. Подходит моя очередь, и я, не успев и слова вымолвить, ловлю на себе изумленный взгляд продавщицы:
– Это из-за вас у нас свет выключали?
Я в замешательстве. Но тут осознаю, что мой вид (натовский камуфляж, безрукавка поверх куртки, рация) навлек на меня подозрения.
– Нет-нет, что вы! Мы тут кино снима… – осекаюсь я, но поздно.
– Кино?! А про че?
– Да про войну...
– А когда показывать будут?
– Скоро. Мне пачку «Честера».
Из рации раздается шипение и громкий голос киномеханика Шуры:
– Ваня, купи «Арарат» и на площадку быстро!
– «Арарата» нет, есть «Дербент», нормально?
– НАРМАЛЬНА-А-А!
Я понимаю, что благодаря мне у продавщицы сформировалось мнение, что кинематограф – удел алкоголиков и придурков.
(Сцена № 4. Интерьер: подъезд. Натура: арка, освещенная вывеской «Стоматология»)
Темнеет, на этот раз по-настоящему. Режиссер курит, я сижу на подоконнике и ем. Все члены операторской группы (пять человек) делают вид, что работа кипит. Но прогресс отсутствует. Главный оператор начинает всех шпынять:
– Так, ты че делаешь? Я тебе сказал, три фокуса! Вот колесико – на нем отметь карандашиком! Егор, поехали! Шура, я умоляю, объектив ДВЕНАДЦАТЫЙ! И кассету другую – тут уже пять метров пленки! Тимофей, мать-перемать, ну давай ты потом побухаешь! Ваня! Ну я пять минут назад попросил – неужели трудно? Дай! Иди! Да не надо!
И как апофеоз:
– Ребята, мы все очень устали, я тоже устал, я понимаю, но давайте снимем это, и все!
Далее по сценарию – крупный план падающих на пол гильз. Это называется макросъемкой. Светотехники тут отдыхают, так как снимается кадр долго, а свет на нем менять почти не надо. Выхожу во двор покурить. Под вывеской «Стоматология» курит девушка в дубленке, накинутой поверх белого халата. Беседуем о расценках на отбеливание зубов и календарно-постановочный план съемок нашего фильма.
Меня дергают за рукав. Опять мальчик с пистолетом и соплями:
– А что вы тут снимаете?
– Мальчик, а ты когда видишь, как дяденьки мусор увозят – ты тоже их спрашиваешь, что там в мешках?
(Сцена № 5. Натура: улица, двор склада. Интерьер: склад)
Эту фразу из уст режиссера вся съемочная группа ждет, пожалуй, больше, чем фразу: «Подходите за деньгами!» Итак...
– Всем спасибо, смена окончена!
Просто музыка! Воображение тут же начинает рисовать живописные картины: душ, чистая одежда, ужин, пиво, кровать... Но воображение обманчиво. Есть еще «погрузка-разгрузка» – сбор всего того, что было с таким трудом разбросано по съемочной площадке в течение дня, погрузка всего этого добра в машину, разгрузка на базе и вновь погрузка добра для следующей смены. Описывать процесс смысла нет – все сказано в древнегреческом мифе про Сизифа.
Но в отличие от него наша операция закончена…
Выходим в свежесть питерского зимнего вечера курить с тем же утренним светотехником.
– Да, – он задумчиво затягивается сигаретой. – Так у нас кино не снимают. Уж студенческое кино – точно.
У меня в голове пульсирует одна мысль: «На фиг карьеру светотехника!»
– Ладно, – он давит окурок ногой, – я поехал, до завтра. Будь осветителем, Вань!
– Обязательно буду, – осипшим голосом отвечаю я и делаю два больших глотка коньяка.
(Сцена № 6. Интерьер: салон автомобиля Кости (режиссера)
Я боюсь расслабиться – такое ощущение, что меня высосет сквозняком в окно. Для поддержания тонуса решаю спросить Костю про кино, потому что поехал работать, будучи абсолютно не в курсе идеи фильма:
– Кость, ну вот че ты решил снимать-то? В чем соль твоего кино?
– Да, как-то сидел в общаге, зашел Тема, предложил выпить, как обычно... А я раньше копирайтером работал, и у меня как раз очередная идея для рекламы в голове крутилась. Я ему рассказал – он говорит: «Ты че, отец! Это же кино! Надо снимать!» Ну и вот...
– А про че кино-то?
– Да про любовь...
– А когда премьера?
– Ну, как закончим. Че привязался? Сейчас съеду в кювет – и все кино.
(Сцена № 7. Интерьер: кровать)
Можно поспать пять часов. Сниться будет родина, кино про войну и белые зубы Мао Цзэдуна. Осталось пять съемочных дней.
(Затемнение)
(Титры)
Сделать стартовой
