— Много факторов. Терпение, желание, удача. Совпадение событий. Случайности.

 

— Да нет, это мне не интересно, во-первых. Приехать в Америку и жить на задворках не интересно. Вот если бы российские актеры были там востребованы… Англосаксы, основное население Америки, имеют абсолютно другой менталитет. Это не слова, не абстрактная формулировка, а информация, проверенная мной. За последние два года я год провел на гастролях в странах, где живут англосаксы. Они абсолютно другие люди. И мы, славяне, настолько же не похожи на них, как не похож на нас негритенок, приехавший в Россию. С абсолютной уверенностью говорю: нет ни одного неанглосакса, который приехал в Голливуд и сделал там хорошую карьеру. Это именно киноиндустрии касается, шоу-бизнеса. Каким бы ты ни был талантливым, стать своим в среде их актеров не получится. Даже наш гениальный Михаил Чехов всех своих успехов за рубежом смог добиться, потому что он преподавал, а не играл. Он обучал Мэрилин Монро, политиков учил ораторскому мастерству. Но бессмысленно ехать туда актерам, со своим уставом в чужой монастырь. Там нужны свои звезды, свои кумиры. И не вижу смысла заморачиваться этим в сорок лет. Зачем куда-то рваться из-за пустых мечтаний, если у меня все происходит здесь и сейчас?

 

— Тогда, когда наш зритель сможет платить в кинотеатрах достаточно денег, чтобы фильмы окупались. Сейчас при средней стоимости билета ну, условно, в сто рублей только в двадцати городах России люди могут позволить себе заплатить столько, чтобы пойти в кино. Семья, проживающая за двести километров от МКАД, уже не может. В Америке билет стоит в среднем пять-семь долларов. Пять долларов — 140 рублей. Большие деньги для россиянина. Кино развивается по простому принципу: вложили миллион, и если сможем этот миллион вернуть обратно — значит, фильмы будут снимать. Причем условия таковы, что на каждый вложенный миллион нужно, чтобы вернулись два с половиной. Только чтобы «отбить» деньги. У нас точно нет перспективы снимать блокбастеры, бюджет которых превышает $50 млн. Мы такой никогда не окупим. Единственное, что перспективно в России — снимать не ентертейнмент, не шоу, а авторское кино. У него может быть скромный бюджет по голливудским меркам, но обязательно должна быть очень хорошая идея. Если таких фильмов не будет, российская киноиндустрия умрет. И еще вариант развития событий: достаточно одного дефолта, чтобы все рухнуло. Все равно мы все на трубе сидим. Как только нефть обвалится, кончится кинематограф. Вот такая нежизнерадостная перспектива. А пока есть возможность, нужно сниматься, рубить лавандос. (Вдовиченков заканчивает предложение с интонацией своих героев-«братков» и смеется. — Re:)

 

— Нормально. С кем-то лучше, с кем-то хуже. С теми, кто в неадеквате, не складывались, а с теми, кто пришел заниматься профессией, а не демонстрацией возможностей мамы и папы, все было нормально. Было бы странно, если бы как-то по-другому. Другое дело, было немного сложно менять мировоззрение. Приезжаешь в Москву из провинции, сложно сразу понять этот город. Ну как… Если раньше я мог реагировать на происходящие со мной события одним способом, то здесь надо реагировать другим.

— Москвичи более свободолюбивы, что ли. Не потому, что они такие крутые, просто они живут в центре, в столице. Все изменения, которые происходили с людьми в России, происходили в столице. В глубинке как ничего не происходило, так и не происходит. Были бояре, дворяне, потом пришли коммунисты, а для народа по сути все осталось прежним. А Москва такая… либеральная. И поэтому когда ты видишь неадекватную ситуацию в любом провинциальном городке, ты можешь жестко на нее среагировать и все разрулить. А тут все крутые, любят выпячивать свою независимость. Порой это глупость несусветная. Поэтому, например, в Москве, в отличие от многих регионов, очень много одиноких девушек. Потому что по российской ментальности женщина должна быть такая… немного покорная, что ли. А здесь все: «Я не такая, я жду трамвая». Ну и жди. Вот и ждут. И мне было сложно общаться. Какая-то нелепость. Говоришь: «Слушай, старик, ну зачем ты так делаешь?». А он говорит: «Это не твое дело, что хочу, то и делаю». Я не понимал. Хотя это, действительно, не мое было дело. Как-то мне было сложно себя держать в руках какое-то время. А потом привык, научился не обращать внимания, понял, что идиотов здесь больше, чем где бы то ни было.

 

— Не размышлял никогда. Это само собой получается. Когда мы что-то делаем в жизни, мы размышляем над тем, правильно или неправильно поступаем. Это нормально. У нас обычно есть возможность подумать. У моих же героев в фильмах нет времени на размышления. Человек просто действует, совершает поступки. И если он сказал, что черное — это черное, а белое — это белое, то он будет стоять на этом, доказывать свою точку зрения. Потому что он привык отвечать за свои действия. В наш век... как же это сформулировать?.. проституированных отношений можно сказать сначала «да», а потом «нет». Сначала можно сказать: «Да пошла на х*й Украина, газ перекроем». А потом сказать: «Ну, ладно. Ну, не перекроем». Мне кажется, если сказали «перекроем», значит перекроем. Или — не говори. И мои герои, они если говорят «да», то это да, а если «нет», то нет. Но прежде чем сказать, они думают. Словоблудство распространилось сейчас очень сильно, начиная от политики и заканчивая бытом. Поэтому, мне кажется, зрителям нравятся мои герои. Слово не расходится с делом.

— Женщина… Это такое существо, которое на мой взгляд... (Вдовиченков начинает смущаться. — Re:) Изначально призвано быть… Не совсем равноценный член общества. Ну… Нельзя сравнивать мужчину и женщину. Как ракету и спичечный коробок, это просто совсем из разных областей. К тому же, это индивидуально. Кому-то нравятся такие женщины, кому-то другие. Кому-то блондинки, кому-то брюнетки, кому-то умные, кому-то глупые, кому-то с большими сиськами, кому-то с маленькими, кому-то с большой задницей, кому-то с маленькой… Поверьте моему опыту: ты можешь, будучи самым замечательным человеком, любить и настоящую тварь. Можешь понимать, что эта женщина — она тварь, но ты все равно ее любишь и ничего не можешь с этим поделать. И наоборот, женщина замечательная, ну просто божественная, может любить подонка. И что это? Необъяснимые вещи. Стало быть, идеального не существует. Не может быть четких формулировок и определений идеальной женщины для настоящего мужчины. Мне нравятся умные и красивые.

— Она дома сейчас, с нашей дочкой.

 

— Нет, не собираюсь.

 

— Фильм по роману Анатолия Рыбакова. Потрясающий, на мой взгляд, сильнейший роман о любви, преданности,  судьбе человеческой. Решили снять такой телевизионный проект. Решили не просто экранизировать историю, а снять две сюжетные линии: одна — история нашей страны в произведении Рыбакова «Тяжелый песок». Другая — история жизни самого Рыбакова. Параллельно, как бы две картины, две истории. Начали снимать три года назад летом, совсем недавно возобновили съемки. Я играю Рыбакова.

 

— О, не знаю, потому что еще не сняли линию с историей России. Главная героиня еще даже не найдена. И вообще экранизировать эту историю очень сложно. События начинаются, когда главной героине пятнадцать лет, а в конце ей примерно пятьдесят. И нельзя сделать так, как в фильме про графа Монте-Кристо, где герой сначала молодой, а потом прошло время, и он уже появляется старый. Одна актриса должна сыграть все возрасты, от пятнадцатилетней до пятидесятилетней женщины. И это должна быть очень красивая женщина. Вся фишка в том, что она очень красивая. Ощущение, что из-за ее красоты люди готовы на все, судьбы мира она вершит. Плюс она должна быть гениальной актрисой. Есть очень сложные сцены. Ну, скажем, убивают ее дочь, прибивают к кресту и заставляют ее смотреть на это. И она кричит дочери, чтобы той больно не было: «Ты пой!». Она практически седеет в кадре. Молодой актрисе очень сложно такое сыграть, пожилую в фильм не возьмешь.

В театре говорят, что только в пятьдесят лет акт­рисы начинают понимать, как надо играть Джульетту. Актрису на эту роль искали по всему постсоветскому пространству, даже в Израиль ездили. Пока не нашли, все в подвешенном состоянии.

 

— Бросил курить. У меня бывают проблемы с голосом, и из-за этого бывает сложно играть на сцене. Когда я простужаюсь, например. И я решил бросить курить, чтобы легче было с этим справляться. И не как актер тоже постоянно учишься, кстати. Смотришь на мир, сегодня учишься быть добрее, завтра жестче, послезавтра еще чему-то. Мир постоянно меняется, мы тоже должны меняться.