…Под воззванием с призывом не бить и не задерживать журналистов на «маршах несогласных» поставил свою подпись и я — редактор отдела политики «Rе:Aкции». Не прошло и часа, как в дискуссии в ЖЖ по поводу этого воззвания один из «подписантов»
(либеральный журналист) написал, что его очень смущает факт моей подписи под документом и что он сильно колебался, стоит ли ему подписываться рядом со мной.
Самое смешное, что я и сам с огромным удовольствием вычеркнул бы из списка подписавших то письмо добрый десяток коллег — не столько из личной антипатии
(хотя к некоторым я ее натурально испытываю), сколько из антилицемерных соображений. Среди журналистов, которые маршируют с «несогласными», очень много
тех, кто всерьез разделяет взгляды демонстрантов и пошел бы на марш, даже если бы не работал в газете или журнале. По какой бы номинации в нашем рейтинге ни проходили такие люди, они — борцы. А борец, который при первой опасности вспоминает, что он
еще и по совместительству журналист, — это не борец вовсе, а трус и обманщик.
Репортерство — основа основ журналистской профессии, и эта грань, по-моему, должна исключать какое-либо проявление симпатий, более того — если уж тебе так не повезло, и объектом твоего репортерского внимания становятся люди, по-человечески (или идеологически) тебе симпатичные, постарайся написать о них так, чтобы ни одна живая душа не догадалась о твоей к ним симпатии. Этот принцип звучит просто, но на практике реализовывать его очень трудно. Мне, например, именно в таких ситуациях приходилось терять хороших приятелей и даже друзей: люди искренне не понимали, как могу я, хорошо к ним относясь, писать об их ошибках, глупостях или неправоте.
Но все же возмущение типа «он продался» или «он враг» — это достаточно детская и бесхитростная реакция. Потому что «враг» и «продался» — категории относительные. Можно быть кому-то врагом, а кому-то другом, а обвинения в продажности и вовсе звучат несерьезно: журналистов, работающих бесплатно, не существует, а насколько взгляды работника совпадают со взглядами работодателя, без миелофона выяснить невозможно, остается только догадываться.
Наверное, именно поэтому такими категориями оперирует в основном журналистская молодежь. Более опытные журналисты предпочитают вести внутрицеховую полемику на другом языке. И я, и многие мои коллеги из «прокремлевских» (или просто нейтрально
относящихся к власти и к оппозиции) изданий не раз слышали от ветеранов либеральной прессы что-то вроде «Вон из профессии!». Летчики-истребители в войну рисовали на фюзеляжах звездочки по числу сбитых самолетов врага — многим из нас впору клеить на компьютеры значки, символизирующие тех мэтров, которые хоть раз упрекали нас в непрофессионализме. У меня таких наберется с десяток. То ли Виктор Шендерович, то ли Сергей Пархоменко даже сказал обо мне: «Он вырос на наших пощечинах». Но когда
люди думают, что от их пощечин можно вырасти — это уже из области клиники.
Так что пускай сидят в своих норах, кричат друг другу свое «Вон из профессии!», вспоминают собственные заслуги десяти- и двадцатилетней давности.
А мы будем работать. Это, в конце концов, гораздо интереснее.
Сделать стартовой
Так вот солдатик и пишет: "...То ли Виктор Шендерович, то ли Сергей Пархоменко даже сказал обо мне: «Он вырос на наших пощечинах». Но когда люди думают, что от их пощечин можно вырасти — это уже из области клиники..."
На самом деле Шендерович когда-то написал: "...Кашин и так уже прославился, по преимуществу, на наших пощечинах...".
Из области клиники, дитя мое, это когда вы не способны фразу, которой так сильно гордитесь, и которая вас приводит в такой экстаз, даже процитировать, не переврав и не перекорежив.
Так что ничерта вы не выросли на наших пощечинах. Не выросли, не обольщайтесь. Вы на наших пощечинах всего только прославились. Да и то, впрочем, несильно. И ненадолго. Так сказать, в узких, сугубо заинтересованных кругах..."